На одном из круглых столов учёных-филологов меня взволновало страстное выступление доктора филологических наук, профессора, заведующей кафедрой зарубежной филологии Московского городского педагогического университета (МГПУ) Ирины Бубновой. «Прямым следствием замены слов русского языка на иностранные, смены модели чтения, визуализации текстов, изъятия из школьной программы классических произведений, «погружения» ребёнка в мир иной культуры и чужого языка практически с рождения будет исчезновение русской культуры и русской языковой личности как её носителя... Да, останутся люди, которые скажут про себя: я — русский. Но этноса не будет. Культуры не будет». 
По окончании мероприятия я подошёл к учёному:

— Ирина Александровна, на самом деле всё так запущено? Русский язык — в окопах?
— Вопрос преподавания литературы и русского языка в школе и в вузе — это, по большому счёту, вопрос нашего будущего. Мы сохраним в себе национальные черты или переориентируемся на некие универсальные ценности «свободного» мира? Растворимся в нём? Станем «как все»? Чья точка зрения победит, таким и будет наше будущее. Как-то я смотрела выступление Германа Грефа — не последнего человека в нашей экономике. Он говорит, что прекрасно понимает, каким должно быть образование в России. Должен быть разрыв между «хозяином» и «исполнителем». Да такой, сказал Греф, чтобы «низы» не понимали, чем живут «верхи». Иначе разве они будут безоговорочно выполнять то, что мы им внушаем?
А как же предостережение президента России Владимира Путина, с тревогой высказанное на одном из заседаний президентских советов по межнациональным отношениям и по русскому языку: «…не будет преувеличением сказать, что проблема русского языка — это проблема безопасности нашей великой Родины».
Правильная речь перестала быть престижной. Более того, поощряется речь, засоренная иностранными словами. Никто этого не замечает. Почитайте уставные документы, там половина заимствованных слов, англицизмов… «В рамках аудита мы проводим мониторинг…». И так далее…
— Тут как-то я увидел комикс на тему «Преступления и наказания». Он преподносился, как вполне серьёзное пособие по литературе. Неужели мы так и не поняли за четверть века перестройки, что подражать западным образцам — не наш путь?
— Комиксы появились в Штатах, как чтиво для неграмотных и малограмотных. Ведь что происходит? Когда училось читать наше поколение, у нас не было визуальной опоры. Мы читали обычный книжный текст. Мысленно прорисовывали его в деталях. Прочувствовали каждого героя. Сопереживали ему. Придумывали ему какую-то жизнь. Наделяли своими чертами...
И никто меня не убедит, что «Преступление и наказание», «Война и мир» в комиксах — это здорово!
Вот несколько примеров из нашего популярного задачника «Ненаглядное пособие по математике» для второго, третьего и четвертого классов Григория Остера.
На шее артиста цирка Худещенко сидят его жена Эльвира, Ася и Тася и трое малолетних сыновей Миша, Гриша и Тиша. Сколько человек сидит на шее артиста цирка?
Или. У иностранного диверсанта было задание: тёмной ночью взорвать 20 общеобразовательных школ. Диверсант перевыполнил задание на одну пятую его часть. Сколько счастливых детей смогут отдохнуть от общего образования, если известно, что в каждой взорванной школе томилось по 756 учеников?
Ещё задачка. Из каждых 2575 двоечников один становится директором школы. Из скольких двоечников получится 14 директоров школ?
Заведомо очевидно, что ребёнок, размышляя над 299 задачами и одновременно познавая мир, запоминает, что школа — это скучное и, возможно, страшное учреждение, руководит которым с высокой долей вероятности бывший двоечник, а учителя делят классы на любимчиков и нелюбимчиков. (Но им можно отомстить, подпилив, например, ножки стула (задача 292). Семья — это когда один сидит на шее у другого, а папа в целях воспитания бьёт сыновей, изнашивая по два ремня в год (задача 165). Однако папа справедлив, так как раздаёт подзатыльники своим сыновьям поровну (задача 286).
Здесь же закладываются и закрепляются понятия дружбы и справедливости. Причём последняя торжествует тогда, когда ты сможешь дать другу по шее поровну (задача 289). Формируется и представление об армии, где служат пилоты, которые, увлекаясь самим процессом убийства (бомбёжкой), наносят смертельный удар по своим. Школьнику надо лишь рассчитать возможные потери в таких атаках (задача 211). А ещё ребёнок углубляет своё понимание «основ» человеческих отношений и поведения, подсчитывая количество малышей, которые, вместо того, чтобы лепить куличи в песочнице, лупят друг друга совочками (задача 185), не успевших утонуть во время обучения плаванию детей (задача 215). Или делая математические расчёты для размещения на заборе неприличного слова (задача 212).
Учебник — один из важнейших «личностнообразующих» элементов. Образ реальности в сознании школьника создаётся не только в процессе изучения гуманитарных предметов. Например, литературы, где закладываются модели поведения, формируются ключевые понятия: совесть, честь, дружба, любовь, предательство, подвиг, мужество, патриотизм, Отечество… И когда содержание, например, слова «предательство» иллюстрируется только судьбой Павлика Морозова, а образ страны складывается только по произведениям Александра Солженицина и Андрея Платонова (при безусловной их важности для формирования каждой личности), но при этом из школьной программы исключаются романы Николая Островского, Бориса Полевого, Александра Фадеева, то нет ничего удивительного, что в сознании современного школьника вся история ХХ века нашей страны заключается в одном слове ГУЛАГ. Или Соловки. И дети просто не способны понять мотивацию героев повестей, скажем, Бориса Васильева «А зори здесь тихие» или «В списках не значился». Даже многие студенты-филологи не слышали ни о Павке Корчагине, ни об Алексее Маресьеве, ни о молодогвардейцах, ни о Хатыни…
— Ирина Александровна, а есть в русском языке самое главное слово? Понимаю, что мой вопрос звучит не совсем научно, но думаю, смысл его понятен…
— Почему же?! Очень правильный вопрос — и по содержанию, и по форме. У русского народа самое главное слово — «человек». Он и добрый, и злой, и беспомощный, и наивный, и подлый, и застенчивый… Слово, которое имеет наибольшее количество связей в языке. «Человек» — на первом месте. Потом идут «дом», «друг», «жизнь», «дело», «любовь»… В последнее время появилось и слово «деньги». Где-то во втором десятке. Сравним с англичанами. Слово «друг» у них на 73 месте, а у нас — в первом десятке. И в Италии друг не так важен. Понимаете? Мы совершенно по-разному видим мир. В нашем языковом сознании слово «работа» находится на периферии, не входит в ядро, состоящее из 30 слов. У нас важно «дело».
Даже исходя из своего географического положения, мы были обречены поддерживать друг друга, были коллективистами. Если ты прошёл триста вёрст по тайге и тебе не оставили в шалаше спички и воду, ты не выживешь.
Мы знали, что нас не бросят. Община поддержит. У нас друг — закадычный. Один на всю жизнь. А они скажут: друг по университету, друг по игре в гольф, друг по покер-клубу, друг по игре на губной гармошке… То есть, в лучшем случае, приятель.
Для нас друг — святое. Мы до сих пор дружим с одноклассниками. Успешный ты или не очень — неважно. Дружим со школы. А у них, если ты не поднялся до моего уровня по социальной лестнице, то для меня уже не существуешь. И это разделение заложено в семантике языка. Как только язык начинает семантику изменять, заменять те или иные слова («толерантность» вместо «терпения», например). Происходит семантический сдвиг…
Из нашего языка исчезает слово «честь». Его уже стали путать со словом «достоинство», которое тоже, увы, звучит всё реже. Хотя честь и достоинство не одно и то же.
— Исчезают потому, что общество не чувствует в них потребность…
— Вот и я о том же… 

Беседовал Сергей Рыков. 
Интернет-газета «Столетие».
www.stoletie.ru