Часто вижу на улице сцену, которая ставит меня в тупик, то есть не даёт никакого простора для воображения. Молодая мама идёт рядом с сыном или дочкой пяти, шести, восьми лет. Она ежесекундно кричит на него, дёргает за руку, за воротник, иногда за волосы. Ребёнок напряжённо улыбается (маме кажется, что нахально), потом насупливается, потом плачет. Он явно не понимает, что в нём вызывает раздражение мамы. Главное — она и сама этого не понимает, потому что причиной раздражения может быть всё, что угодно. Отстал на три шага — что ты плетёшься? Забежал вперёд — сколько раз тебе говорила: иди рядом. Заглянул в урну, подобрал стёклышко — не лезь в грязь. Измазал рот мороженым — больше мороженого не увидишь. И так далее. 

Но отношения с ребёнком — только один из случаев. Так или иначе раздражение испытывает всякий человек. Тест на честность: вы испытываете когда-нибудь раздражение? В чём, однако, природа этого состояния? Мало кто задумывается. 
Наиболее верное объяснение этой проблемы дал, на мой взгляд, замечательный философ педагогики Симон Соловейчик: «Если в джунглях на вашу тропинку выйдет тигр, вы можете испытать любые чувства — от смертельного страха до прилива отваги, — всё, что угодно, только не раздражение. Тигры не раздражают. Они вызывают стресс. Но если вы пришли усталый с работы, а трёхлетний мальчик, не переставая, бьёт в глухой барабан, вы испытываете раздражение. Стресс — отрицательная реакция на то, что сильнее нас. Раздражение — отрицательная реакция на то, что слабее нас».
Вот, собственно, и всё. Спорить с этим трудно. Странно только, что это простое соображение не приходило мне в голову до сих пор. 
Соловейчик показывает, что раздражение — это реакция на слабое или равное по силам, что это самое мелочное из наших чувств, которое иногда свидетельствует о тайной мелочности характера. Раздражённый человек всегда ведёт себя ниже собственных стандартов поведения. Стресс одни чувства притупляет, другие обостряет, раздражение обедняет все эмоции человека. 
Ещё одно соображение, которое объясняет, в частности, почему мы так снисходительно относимся к этому состоянию: «Раздражение похоже на гнев, но это почти всегда гнев неправедный. И в других человеческих чувствах бывает мало здравого смысла, и ярость бывает слепой, и страсть — глупой; чувства и здравый смысл лежат в разных, лишь иногда пересекающихся плоскостях. Но раздражённый человек всегда чувствует себя правым, вот в чём беда. Раздражительность — болезнь людей, всегда и во всём правых». 
Главное же в том, что если избежать стресса волевым усилием нельзя или очень трудно, то раздражение — вовсе не обязательное состояние. Оно — следствие распущенности. Мы позволяем себе брезгливую интонацию или непреклонный тон. Мы чувствуем себя безнаказанными. И напрасно. Как только ребёнок вырастет, это раздражение будет перенято им как норма общения и обращено в первую очередь на нас. В общении с другими людьми, не сомневаюсь, произойдёт то же самое, стоит только перемениться ситуации, которая поставит вас в более зависимое и слабое положение. 
Кроме того, человеку приходится раздваиваться. По отношению к подчинённым проявлять раздражение какое-то время возможно, но у раздражённого есть, скорее всего, свой начальник, и тоже, допустим, раздражённый. Если раздражение в принципе допустимо, то и унижение, от него происходящее, нужно признать как норму. А если кто-нибудь из подчинённых станет вдруг вашим начальником? 
В ситуации с ребёнком и вообще всё ясно. Что бы родитель ни говорил и ни делал, на фоне раздражения это будет вызывать сопротивление сына или дочери. Если ребёнок раздражает, в этом надо увидеть сигнал приближающейся катастрофы. «Когда поймёшь, — пишет Соловейчик, — особое место раздражительности среди других наших чувств, поймёшь, что можно сердиться на ребёнка, можно огорчаться, можно злиться, можно и гневаться — всё не во вред. Но нельзя проявлять суррогатное чувство мелочного раздражения». 

Николай Крыщук.
https://vk.com/vozrojdenie_nravstvennosti