Меня часто спрашивают, откуда такая любовь к дохристианской истории и культуре?

Наша семья не была религиозной. Только у бабушки на печке была маленькая деревянная иконка без оклада. Поэтому какого-либо христианского давления на меня не было. Не было и языческих оберегов, кроме, пожалуй, шестилепесткового громового знака (символа Перуна), нарезанного на старых дверях. Но в младенчестве я и не знал, что это знак Перуна.

Родители у меня были сельские интеллигенты. Отец — преподаватель точных наук в школе, мать — врач. В общем, я рос и развивался в почти пустом от религий пространстве. В то же время моему сердцу радостно было воспринимать те образы, которые создал А. С. Пушкин в «Песне о Вещем Олеге», «У лукоморья дуб зелёный...», и образы иллюстраций к ним В. Васнецова. Кроме того, помню, как я приникал к радиоприёмнику, когда кто-то пел «Песню варяжского гостя». Моя душа почему-то ликовала, когда я созерцал кудесников и баянов в белых со «скромным» красным орнаментом рубахах, и, наоборот, наполнялась досадой при виде христианских служителей в чёрных схимах.

Как и мой отец, я больше склонен доверять чистым от политики наукам: физике, химии, биологии, астрономии, истории. У меня два собственных философских труда: «Модели развития человеческого общества» и «По закону равновесия». В моём, ещё не изданном, романе «Вавилон» большое место отведено астрономии... Поэтому я не верю в Перуна так же, как в Христа в его религиозном смысле, я признаю и уважаю силы Природы.

В душе я всегда был родновером. В начале 90-х вступил в историко-просветительское общество «Союз венедов». В 1999 году впервые в Курской области на моей родине в историческом местечке Горницкое у священного родника и на горе Карвеге по моей инициативе состоялось воздвижение исполненного мной идола Рода. Поэтому на обложках моих книг значится и второе имя — Родослав.

В культуре предков (в которую входит и вера) я нахожу гораздо больше положительных качеств, чем в любой другой. В ней неизмеримое и созидательное экологическое начало, национальная гордость и патриотизм, общинная солидарность, стремление к ведическому мировосприятию, в ней высокая нравственность, красота, жажда свободы и справедливости. Мне близки и понятны те идеи, которыми наделены природные боги. Наконец, это просто моя родная культура. Я считаю, что сознательно отречься от культуры предков — значит, предать память о них, грешнее этого нет ничего на свете. Осмелюсь также заявить, что человек, оторвавшись от Природы, стал самым порочным существом на планете.

Легко ли писать для детей? Мне кажется, тяжелей, потому что взрослому писателю, сочиняя, приходится перевоплощаться в читающего ребёнка. То есть искать форму, доступную и интересную ребёнку. Возможно,  поэтому «детских» писателей меньше, чем «взрослых».

Когда мне приходится вкратце характеризовать книгу в стихах «Севкины знакомства», я говорю: «Родился мальчик Севка, и жизнь знакомит его с родными духами и богами, которые учат его, как надо любить и уважать родителей, Природу, Родину, бороться за свою любовь. В ней раскрываются традиции предков, что имеет большое воспитательное и познавательное значение, так поддерживается связь с предками».

Книга «Врагабой» рассчитана больше на мальчиков, она углубляет знания о мифологических персонажах, встречающихся в «Севкиных знакомствах», и знакомит с новыми, обогащая знания о своей древней культуре. Судьба человека, в виде клубка, изготовленная богиней Макошью, ещё до рождения проходит весь путь становления, что облегчает прохождение человеком данного отрезка жизненного пути. Этот путь тоже полон приключений, часто на грани жизни и смерти. Всё это помогает герою книги Врагабою, спасая Русь от захватчиков, стать настоящим богатырём. В этом и состоит своеобразие сюжетной линии «Врагабоя».

От редакции. Цветные иллюстрации к книгам исполнил сам автор. В книге «Врагабой» также помещены репродукции его картин: «Конец нашествия» (из серии «Все за Русь»), «Возвращение Сварога» и «Великий Арий — первопредок белых». Пожелаем автору дальнейших успехов в творчестве! И чтобы книги его нашли своего читателя.

Отрывок из книги «Врагабой», (изд. С. В. Зенина, 2010 г.)

Вот настала осень, протрубили в небе аисты, улетая на юг, и решил Долгождан, что это знак ему сделан, что это трубы боевые зовут его в путь-дорогу. Одел он свою новую рубаху «обыденную», накинул на плечи свою сумку походную и, прощаясь с родными, принял от отца коня быстроногого, а от матери — туесок с чудодейственными вещами. Оседлал он коня каурого, поглядел за леса и реки и поехал к горе, что сияла под солнцем.

Едет резво да нашёптывает сам себе, достав из туеска стебелёк Одолень-травы: «Одолень-трава! Одолей мне леса тёмные, реки быстрые, горы высокие, трещины да колоды».

Только в тёмную дубраву углубился, смотрит, ве-ликан-асилок (35) дубы с корнем рвёт, за версту мечет. Голова его и плечи над самими кронами дубов возвышаются, а голова, под горшок стриженная, за их вершины цепляется. Вспомнил, как отец его называл и кричит:

— Эй, Дубыня, что ты зря дубы рвёшь да бросаешь? Пойдём лучше со мной в поход.

Рассмеялся Дубыня и отвечает:

— А вот я и тебя возьму двумя пальцами и заброшу за лес.

— Это ты, конечно, можешь, да только смотри, не прогневи самого Громовника, дуб-то ведь — его дерево.

Пораскинул умом великан и говорит:

— Ну что ж, пойдём, всё равно делать нечего.

Взял с собой тяжёлый ослоп дубовый, и пошли они дальше вдвоём. Долгождан на коне едет трусцой, а Дубыня рядом шагает. Уже вышли на окраину леса, смотрят у реки — второй великан, на голову выше Дубыни, огромной мотыгой орудует, русло речки меняет. У самого череп лысый и усы, длинные, до колен. Поглядел на него Долгождан, подивился, переглянулся с Дубыней и кричит:

— Эй, Усыня, что без пользы русла рекам меняешь? Пойдём лучше с нами в поход.

— А вот я возьму, плюну и тебя вместе с конем, как в реке, утоплю, — отвечает ему Усыня.

— Это ты, конечно, можешь, да только смотри, самого Ящера не прогневи, — говорит ему Дубыня.

Смекнул что-то Усыня и отвечает:

— Ну что ж, брат, пойдём, а то скука совсем одолела.

И пошли они дальше втроём. Долгождан на коне скачет, Дубыня за ним поспешает, а Усыня рядом идёт вразвалку.

Уже прошли половину степи, вдруг средь ясного дня ударила в землю молния, и загорелась сухая степь. Поднялся вихрь до небес и покатил на них вал огня. Тут осенила мысль Долгождана, достал из своего туеска кресало, пошептал что-то Огню-Сварожичу и, когда приблизился к ним огонь, поднёс его к сухим ковылям. Высек он огонь, поджёг ковыли, и потянулся второй огонь навстречу первому. Так сошлись огни, и друг друга поели. Смотрят путники, а по травной золе назад уходят следы какого-то чудища, ни на людские, ни на звериные не похожие. И пошли дальше.

Так приблизились к концу степи, смотрят, а впереди — третий великан, на две головы выше второго, руками горы толкает, с места на место переставляет. Закричал ему Долгождан:

— Эй, Горыня, что ты без толку горы переворачиваешь? Пойдём лучше с нами в поход!

— А вот я возьму скалу в одну руку и вобью тебя в землю вместе с конём, — отвечает ему Горыня.

— Это ты, конечно, можешь, да только смотри не разгневай самого Святогора, — говорит ему Усыня.

Помолчал немного Горыня, подумал и говорит:

— Ну что ж, братья, пойдём, может в походе тоску разгоню.

И пошли они вчетвером. Только прошли один перевал, налетели на них ветры, обернулись орлами, Стрибоговыми внуками, и принесли весть о том, что император всей Подземельной собирается походом на Русь. Некогда стало Долгождану о булаве думать. «Надо, — думает, — быстрее о планах императора выведать». Свернул с пути, и пошли они с перевала в долину. Лишь спустились, как встретил их лес дремучий, не пройти ни пешему и ни конному. Догадался Дубыня, что это дело его, начал деревья вырывать с корнем да метать их в стороны и проложил путь через дебри. Вот прошли они лес, смотрят, перед ними река бурная да широкая, с водопадами, ни пройти по ней, ни проплыть. Переглянулись путники, а Усыня понял, что, кроме него, некому реку укротить, взял и начал мотыгой ей русло менять. Взгромоздив плотину, отвёл реку в сторону, перешли они её русло, а пред ними скалы толкучие, что стена стоят… Даже глядеть не стал на товарищей Горыня, говорит: «Ну, вот это работа по мне». И давай скалы те крутить да вертеть. Раскатал их в стороны, и пошли они дальше. Идут вместе, а перед ними стена, железом обитая вырастает. Высоты стена такой, что даже Горыне до её края не дотянуться, и ни ворот, ни замков у неё не видать. Взял тогда Долгождан, достал из своего туеска круглое зеркальце, повертел в руке и увидел, что в одном месте, недалеко отсюда, в стену из-под земли выходит с обратной стороны её труба медная. «Значит, здесь, — думает, — стена тоньше обычного». Говорит Дубыне:

— А ну, ударь здесь своим ослопом.

Ударил Дубыня, только гул пошёл, стена же от этого не проломилась.

— Теперь ты попробуй, — говорит Усыне.

Размахнулся Усыня, со всей силы ударил обушком мотыги, только звон раздался, а стена как была целёхонька, так и осталась...