Жизнь крепко спала всю ночь и видела длинные разноцветные сны. С первым лучом Солнца Жизнь вскочила и побежала к зеркалу — любоваться.
Хорошая штука — Жизнь!
Дальше Жизнь умывалась, чистила свои ослепительные зубки и делала зарядку для здоровья тела.
Потом Жизнь одевалась. У неё было очень много платьев. Все платья, существующие в мире, принадлежали ей. Не могла же она допустить, чтобы какое-то платье ей не принадлежало.
Одевшись, Жизнь украшала себя камешками, пёрышками, бусинками, ниточками и монетками, а также всем тем, чем только можно себя украсить. Она тщательно укладывала волосы, красила своё лицо и придирчиво разглядывала — не появились ли морщинки… Но нет, Жизнь как прежде была молода, очень молода. Она хотела быть прекрасной. Нет, потрясающе прекрасной. Главное — лучше всех.
Сейчас она побежит работать и учиться одновременно. Она всегда торопится. Должно быть, у неё очень мало времени. Она сама так считает. Потому и спешит.
Вот сейчас ей стало вдруг неуютно… не по себе. Это её мать стоит рядом. А Жизнь не любит свою мать.
Точнее сказать — она её ненавидит. Избегает и боится. И она о ней не думает. Главное — не попасться ей на глаза. Жизнь считает, что её мать — самое отвратительное из существ.
Жизнь рисует её безобразной старухой. Она прозвала её Смертью, хотя имя той было Безсмертие.
— Безсмертие — это я! — заявила Жизнь.
— Хорошо, пусть будет так, — согласилась Смерть. Смерть всегда и со всем соглашалась.
Вот и сейчас Смерть постояла, посмотрела на своё дитя и отошла. Она приходила только тогда, когда её звали.
Но Жизнь заметила её и крикнула: «Пошла ты!»
Смерть ушла далеко.
Жизнь засмеялась.
И, радостная, побежала учиться, работать, веселиться и развлекаться одновременно.
Впопыхах она толкала, спотыкалась, падала, разбивала себе нос и бежала дальше. Она расталкивала всё, стоящее у неё на пути, разбивала молотом препятствия, крушила стены. И строила новые. Из песка.
Если кто-то вдруг мешал ей, она брала подручное средство и убивала, чтобы не мешал. Мир принадлежал ей — Жизни.
Она брала в мире всё, до чего могла дотянуться. Приносила и украшала свой дом. Дом был огромен, чтобы смог вместить в себя все её украшения. Но Жизни всегда не хватало в нём места. Она строила и строила новые комнаты и вновь украшала их всем подряд.
— Мир — мой! — заявила Жизнь.
— Хорошо, — разрешила Смерть.
Смерть вообще всегда со всем соглашалась.
Поэтому Смерть была бездомной, не имела никакой одежды и ела то, что могла найти. Впрочем, она никогда не бывала особенно голодна.
Когда наступали холода, Смерть заворачивалась в выброшенные Жизнью тряпки. Зеркала у неё не было. Смерть долго думала, но так и не поняла, зачем нужно в него смотреть.
Смерть не была безобразной. Просто мир был один — и она делила его с Жизнью. А Жизнь однажды потребовала у неё — «Отдай мне красоту»!
— Ещё! Всю! — вот так Жизнь получила всю красоту, что была в мире.
Получила и стала радоваться и прыгать, держа всю свою красоту в руках.
Смерть наблюдала за ней с любовью.
Любить — это была функция Смерти. Жизнь не умела любить. Точнее, то, что Жизнь называла любовью, было разными другими вещами. На самом деле.
Жизнь умела привязываться, чтобы получить своё. Своё ей нужно было всякое: всё, что имеет красоту; всё, что умеет радовать; всё, что может приносить пользу. Потому что Жизнь, на самом деле, была очень хрупка и беззащитна, и она тянулась к сильным и надёжным, к прекрасным и добрым, к богатым и умным, а особенно к счастливым. Ей хотелось проглотить и всосать всех их в себя. Но она звала это — любовью.
Добрые чувства, как платья, были её одеждой. Иногда она разнообразила свой переменчивый облик чувствами горячими и злыми, когда хотела того. Но под верхним платьем гнева у Жизни было надето исподнее доброты и милосердия. Жизнь считала себя красивее в таком нижнем белье. Как приятно было вечером, наедине с собой или с любимым, обнажить белое плечико в невинной лёгкой белой сорочке доброты…
А потом Жизнь надевала камуфляж и бросалась в атаку. Она защищала себя, разрушала, строила, хватала, брала, бросала, бежала, падала, вытирала кровь.
Попутно она успевала читать добрые и хорошие книги, а также плохие и злые. При этом она часто плакала и одевалась в слезы, как в платье. И смотрела в зеркало.
Жизнь любила жалеть несчастных и больных. Ей нравилось, что она довольна и здорова.
И бежала жить вперёд.
Вообще Жизнь никогда не ходила назад. Вправо и влево погулять могла, могла описать кривую, но только прямо вперёд было её любимой дорожкой.
Иногда на дорожке встречался ей кто-то мёртвый — воробей, или… или… Может быть, не мёртвый, а больной. Просящий у неё помощи.
Цепляющийся за ноги. Вонючий. Заразный. От него так и веяло смертью. Жизнь отбегала, закрывала глаза. Отталкивала эти мерзкие скрюченные руки. Он плакал. Ну и что.
Он ведь уже не такой, как она, Жизнь. А только она имеет право жить. Значит, пусть он зовёт к себе Смерть, может та ему поможет.
И больной понимал. Что от Жизни любви не дождёшься. Она любит только живое. Да и не любит даже, а ест...
Он звал тогда её маму, Смерть, и та приходила к нему и лечила, гладила по щеке.
Когда Жизнь уставала бегать, она вспоминала про еду. И устраивала застолье.
Жизнь садилась готовить. Готовила долго и замысловато. Раскладывала еду в блюда в красивом порядке. Празднично украшала стол.
И долго, долго, долго кушала всё подряд.
После этого Жизнь обычно валялась без сил, ибо обжорство отнимает силы. Потом Жизнь начинала тревожиться о своём здоровье и садилась на диеты.
Жизнь очищалась, голодала и была вегетарианкой. Одновременно она кушала много мяса для набора сил. И много сладкого для души.
Потом Жизни отчего-то стало совсем плохо. Она утомилась. Она поранилась в своих битвах. Ей всё вокруг надоело. Хуже всего: те сильные и красивые, которых она любила, достались не ей.
Ведь они принадлежали не Смерти, а сами себе, поэтому Жизнь не могла прямо потребовать: «Мне!» И Жизнь упала в печаль.
В печали Жизнь мучилась. Когда ей было плохо, она стала звать свою маму…
Мама пришла.
Смерть всегда приходила к тем, кто звал её, чтобы утешить их, ибо сердце её было полно к ним любви.
— Нет, уходи прочь! — закричала Жизнь.
Смерть ушла прочь.
Жизнь повеселела, окрепла, разрумянилась. Снова побежала в атаку. Вновь стала себя украшать.
А потом вдруг у неё округлился живот…
И у неё округлились глаза, увидев Божье чудо.
Жизнь стала матерью. И она как будто перестала быть Жизнью. Жизнь перестала украшаться. Не смотрела в зеркало. Не меняла платья. Ела что придётся. Могла ничего не есть. Никуда не бежала. Она вела себя как Смерть.
Она любила.
Кормила. Вынимала из себя сердце и кормила им.
Дитя потребовала: «Мне! Красоту!»
— Возьми, — отдала она. Всю.
Дитя сказало: «Мир — мой!»
Она согласилась.
Потом дитя выросло.
А она вновь стала Жизнью. Стала себя украшать. Прогнала повзрослевшее дитя прочь.
Попыталась отнять у дитя красоту, но не получилось, только кусок отняла.
Дитя претендовало владеть миром. Оно было сильно, хитро, умно и недоверчиво. Оно пошло на неё войной. Жизнь удивилась и …заболела.
Тяжко заболела.
Тяжело.
Перестала есть — не могла. Жить больше не могла. Была не в силах. Стала плакать.
К ней пришла Смерть. Смерть не приходила просто так. Лишь когда кто-то в ней нуждался. Она обняла и поцеловала умирающую Жизнь. И помазала её раны волшебным порошком. И они превратились в ранки… А потом Смерть дунула на них, и Жизни стало легко-легко, светло и хорошо, как никогда при…при…жизни.
— Мама, я тебя люблю, — сказала Жизнь.
— Я знаю,— ответила Смерть. — А ты знаешь, как меня на самом деле зовут?
— Тебя зовут Вечность…
Жизнь долго лежала в ласковых объятиях мамы. Она приходила в себя. Отдыхала. Набиралась сил и энергии, полноты и безграничного, плещущего Счастья…
Она медленно дышала, обретала покой. Черты её лица отпустили красоту, упустили красоту… Но обрели они ясность. Чистоту. Она вновь становилась маленькой. Божьим чудом.
Она вновь училась плакать. Требовательно кричать. Вот она закричала матери: «Хочу есть!»
А у её мамы ничего не было, ни еды, ни одежды. Она вынула своё сердце и покормила им.
И сказала: «Если ты хочешь быть безсмертием, тебе надо стать похожей на меня.
Ибо безсмертие — это всё-таки я, а не ты».
— Хочу красоту!!!
…
P. S. Мне 26 лет, живу сейчас в городе Коломне. Замужем, есть любимая дочка 2 лет. Планируем с мужем создать Родовое поместье.
Образование мне не позволила получить тяжёлая болезнь — гранулематоз Вегенера. С ней я живу уже более шести лет, но постепенно она отступает. К традиционной медицине я давно не обращаюсь, лечусь травами, которые собираю сама. Стремясь исцелиться, я многое открыла в себе... в том числе эмпатию, способность глубоко чувствовать окружающий мир...
Афина Сафонова. г. Коломна, Московская обл.
lubhe@yandex.ru | 
