Поле. В стороне тёмной полосой кудрявился лес. Деревья в нём перешёптывались с небом, с полем и ветром. Лесное сообщество жило по своим законам. Оно словно не замечало одинокого седого исполина, не слышало стонов его на холодном ветру.

Как изгой, отделённый от леса дождями, вьюгами да полевыми травами, стоял он в отдалении, огромный, сгорбленный, словно старик. И лет-то ему немного было. Три века для дуба — не старость. Да, видно, не годы  виноваты…

Когда-то он был красивым, статным. До самого леса шелестела молодая дубрава — его сыновья. И радовался отец каждой весной, глядя на новые, проросшие из желудей росточки, и лелеял, и оберегал их…

Но однажды в молодую дубраву пришли люди. Словно ветром ледяным от них повеяло, и глаза недобрыми были. Стали люди топтать проросшие жёлуди и деревца маленькие ломать да топорами рубить, чтоб под ногами не мешались. Застонал дуб, загудел ветер в его могучей кроне, взревел грозно. Но не услышали люди, не обратили внимания. И уже валили на землю большие деревья. Старый дуб рыдал, гудел со страшной силой. Умолял, чтобы не трогали, пощадили его детей, чтобы взяли люди его самого для своих нужд. Но ствол его был слишком толстый, и множество ветвей держали тяжёлую крону. А людям нужны были тонкие  ровные брёвна…

Наконец, убийцы ушли — увезли с собой поверженную молодую дубраву. Маленькие порубленные и затоптанные деревца так и бросили умирать. Ни одного живого не оставили. И вместе с ними умирал от горя трёхвековой дуб-отец

Год от года он дряхлел. Черви стали точить корни и ствол. Сильный полевой ветер да молнии обломали, опалили могучие ветви. Ведь не было больше рядом верных сыновей-защитников. Жёлуди на дубе больше не созревали. Листьев, и тех становилось всё меньше.

Эта осень, наверное, стала бы последней в его жизни. Дуб хотел, ждал, уходя в зимний сон, последнего удара весенней молнии. Ждал как спасения от безсмысленных одиноких страданий, от воспоминания, которое невыносимо было хранить в себе. Лучше сгореть дотла под грохот майского грома. Пусть жизнь торжествует вокруг, пусть не омрачает старый, сгорбленный старик праздника её…

Но в один из дней под ноябрьской холодной моросью дуб обнаружил на маленькой своей веточке чудом уцелевший от ветров и червей вполне созревший жёлудь…

О, как же нежно вздрогнуло старое дерево от этого внезапного открытия! Как бережно прятало оно в остатках кроны свою маленькую драгоценность, защищая от колючих порывов поздней осени… И прислушивался отдалённый лес, и даже ветер на время стихал, когда старый дуб баюкал в своих скрипучих ладонях новую искорку жизни, новую надежду, напевая известную лишь ему одному колыбельную. Дерево старалось изо всех сил продержать жёлудь на веточке до первого снега, чтобы не убили его заморозки на голой земле. Когда же повалил белый пух с неба, дуб подбирал подходящий порыв ветра. Нужно было забросить жёлудь на расстояние от родительского ствола, но не слишком далеко, и обязательно с южной стороны, чтоб защищала малыша широкая отцовская спина от холодного ветра, но свет ему не загораживала.

Всё рассчитал дуб. Жёлудь, упавший на мягкую снежную перину, тут же накрыла своим одеялом метель. Когда кончилась она, дуб стряхнул с себя белый покров, чтобы малышу было теплее. Потом, склонившись, словно мать над колыбелью сына, он уснул до весны, полный тихой надежды...

И вот уже день стал длиннее. Снег потихоньку сползал в овраги, превращаясь в весёлые ручьи. На пригорках, на пригретых кочках дружным зелёным ковром вставали травинки. Вернулись перелётные птицы с дальних краёв. Вечера стали теплее и наполнились удивительным многоголосьем.

Отдалённый лес в изумлении наблюдал, как первым из всех окрестных деревьев просыпается старый дуб. Он старательно брал своими корнями соки земли. Он гнал червей из ствола, из ветвей. Он захотел жить. Нужно было продержаться хотя бы ещё два года. Вдруг проклюнется его единственный жёлудь? Если прорастёт из него деревце, придётся старому дубу жить ещё очень долго. Иначе кому малыша защищать и лелеять? А для этого надо быть здоровым, сильным. Вот и принялся дуб убирать даже из самых застарелых своих трещин всех паразитов, погнал соки в жилах с удвоенной силой и скоростью. И почек оживил на себе как можно больше, чтобы гуще была листва, чтобы крона могла лучше противостоять ветру.

Уже в мае лесные жители наблюдали помолодевший огромный дуб. Он даже немного распрямился, стоял красивый, статный, как когда-то давно. И только морщины да трещины на его стволе  напоминали о прошлом.

Он стоял, развесистый, трёхсотлетний, почти в чистом поле, словно сказочный витязь. Когда оседала на нём утренняя роса иль дождевые капли, старался сбросить с себя всю воду туда, где в земляной мягкой подстилке набухал медленно его жёлудь, его маленькая драгоценность, продолжатель рода. Каждым днём следил дуб, замерев, как приподнимается с земли сухой прошлогодний листок. Всё выше толкал его крохотный стволик… И вот, наконец, сбросил чуть в сторону.

У подножия своего родителя распрямился росточек. Нежно-зелёными своими листиками он улыбался миру и помахивал ему приветливо. Старый дуб так хотел бы заплакать от счастья, но у деревьев нет слёз. Тогда пригнал ветер облачко. Тёплый, словно слёзы, прошёл дождик. А потом высоко-высоко выгнулась через всё небо радуга. И всё вокруг приветствовало новую жизнь.

Дуб-старик стоял, роняя на землю капельки. Он теперь хотел лишь одного, чтобы пришли к нему люди с добрыми глазами, чтобы поселились они рядом на многие века да защищали молодую будущую дубраву…

Яна Мансурова. д. Болтаевка, Ульяновская область
boltaevka@mail.ru