Очень трудно быть взрослой и невозмутимо гнуть свою линию, когда окружающие тычут в вас с ребёнком пальцами и рассказывают вам, как плохо ведёт себя твой ребёнок и как плохо ты его воспитываешь.
Мать впервые слышит, что она плохая мать, довольно скоро после рождения ребёнка. Папу бесит, что ребёнок кричит, не спит, что мать берёт его на руки, не берёт его на руки, кладёт с собой спать, уходит спать к нему, что она нервничает из-за каждого чиха и в квартире у неё не убрано. Весь день дома сидела — что делала? Убрать было трудно?
Затем подключаются бабушки: кормишь не так, расписания нет, разговаривает он у тебя плохо, занимаешься с ним мало, мало порешь, мало любишь, мало дрючишь, всё, всё неправильно!
Потом вступают родительницы в песочнице, бабки у подъезда и воспитатели детсадов. Ну и врачи ещё, особая статья: о чем вы вообще думаете, вы что — угробить хотите своего ребёнка? Да, спасибо, с самого рождения этого и добиваюсь.
К тому моменту, как ребёнок пойдёт в школу, его мать вздрагивает уже от каждого обращённого к ней слова, сжимается, ожидая удара, готова в любой момент быстро спрятать ребёнка за спину, повернуться лицом к опасности и оскалить зубы, как зажатая в угол волчица, которая из последних сил защищает своего волчонка.
Потом, правда, когда она прогонит нападающего лаем, воем, клацаньем зубов и угрожающим топорщением шерсти на загривке, она устроит своему волчонку такую трёпку, что мало не покажется: как смел меня позорить? Сколько я ещё из-за тебя буду краснеть?
В школе, ясное дело, маме ничего утешительного не скажут, кроме того, что с ребенком надо заниматься, что с ним надо делать домашнюю работу, что надо ему объяснять, как себя вести, и потребуют, чтобы она наладила его поведение в классе, как если бы у неё был пульт дистанционного управления ребёнком.
К концу школы мать уже будет знать, что её ребенок никчемен, ЕГЭ не сдаст, в дворники не возьмут — короче, полное педагогическое фиаско. Дома отец убеждён, что мать испортила ребёнка своей мягкостью, а бабушки уверены, что она его и не кормит даже.
Россия — страна, недружелюбная к детям. На отдыхе, в транспорте, в дороге, на улице на мать обращены бдительные взоры сограждан, готовых по любому поводу испустить дидактическое замечание. Не легче и в храме, где бесчинствующих детей не особенно любят, и мать ребёнка, который устал, капризничает или отправился топать по храму во время чтения Евангелия, чего только не наслушается.
Хотя я знаю учителя, которая на собрании два часа рассказывала родителям — вместе, а потом порознь, — какой у них прекрасный класс, какие в нём отличные талантливые дети и как с ними здорово работать. Родители ушли домой настолько озадаченные, что некоторые по дороге даже купили торт к чаю.
Я видела женщину, которая в самолёте просто забрала у замотанной мамы ноющую четырёхлетку и всю дорогу рисовала с ней в тетрадке, читала с ней Маршака и Чуковского, занималась пальчиковыми играми и даже позволила маме немного поспать, а соседям — лететь в тишине.
Видела другую, которая, когда её кресло сзади пинал ногами чужой ребёнок, обернулась и вместо сакраментального «Мамаша, успокойте своего ребёнка» сказала: «Малыш, ты пинаешь меня в спину, это очень неприятно, пожалуйста, не делай этого».
Однажды я ехала домой в маршрутке с перчаточной куклой-медведем в сумке. Напротив сидела девочка лет пяти, которой было скучно. Она ёрзала, болтала ногами, донимала маму вопросами, пихала соседей. Когда медведь помахал ей лапой из сумки, она чуть не свалилась с сиденья от изумления.
Мы всю дорогу играли с медведем, а мама смотрела с недоверчивым ужасом, готовая в любой момент отнять ребёнка, отобрать медведя, всучить его мне обратно, рявкнуть, чтобы дочь сидела смирно и неподвижно, и загрызть любого, кто посмеет что-то сказать. Это уже условный рефлекс, это застарелая привычка не ждать от окружающих ничего хорошего.
Я помню, как бабушка или дедушка забирали у меня ночью вопящего младенца, сказав просто «поспи», хотя им завтра на работу; как муж, не давая алгебре доесть нас с ребёнком, быстро и весело заканчивал с ним уроки, как меня подстраховывали, подхватывали и помогали домашние, подруги, коллеги.
Я помню попутчицу, которая терпела ночные крики моей трёхлетней дочери в поезде, и продавщицу, которая подарила ей банан, когда наш рейс задержали на 18 часов и ошалевший ребёнок пулей носился по аэропорту.
Помню с благодарностью тех, кто помогал поднять перевернувшуюся коляску, пропускал без очереди в общественный туалет, протягивал платочки, когда у сына на улице шла из носа кровь, дарил просто так шарики, смешил плачущего ребёнка. И мне всегда кажется, что я обязана вернуть это всё другим людям.
Всякой маме трудно. Она не всё знает и не всё умеет, она не всегда ещё сама достигла той степени психической зрелости, взрослости, доброжелательности, уверенности в себе, которая позволяет ей в любой кризисной ситуации сохранять присутствие духа и принимать правильные решения.
Мама делает ошибки, занимаясь самым главным делом и самым дорогим человеком в жизни. Она видит это и не знает, как их исправить. Ей и так кажется, что она всё делает не так и неправильно; она в душе перфекционистка и хочет всё сделать идеально, но идеально не может и ждёт, съёжившись, что ей сейчас опять поставят двойку. Не надо вколачивать её по шляпку.
Иногда её стоит поддержать хорошим словом, заметить у ребёнка прогресс, похвалить её усилия, сказать ей что-то хорошее про её ребёнка, ненавязчиво предложить помощь. И не торопиться осуждать, тыкать пальцем, воспитывать и делать замечания. А если жалуется — слушать, а не поучать. А если плачет — обнять и пожалеть.
Потому что она — мама, она делает самую трудную, неблагодарную, полезную работу в мире. Работу, за которую не платят, не хвалят, не повышают по службе, не дают поощрений. Работу, в которой много провалов и падений и слишком редко кажется, что чего-то достигла.
Можно даже не хвалить, наверное. Не помогать, не развлекать чужих детей, не играть с ними, не говорить хороших слов.
Просто не шпынять на каждом шагу. Уже будет огромное облегчение.
Ирина Лукьянова. | 
