Стать учителем, а тем более сельским, — выбор не из лёгких. Я всю жизнь был технарём, жил в городе, долгое время работал на заводе, общался с обычными мужиками. А тут вдруг вот так всё поменяется. И всё же время пришло. Как говорили древние: «Когда ученик готов — учитель появится». Мне есть что им рассказать, мне есть чему их научить, я знаю, куда направить и о чём предостеречь. Я сам очень долго учился, почти до тридцати лет. Много работал, был и рядовым, и начальником. Я даже знаю, как буду преподавать. Возьму за основу школу Древней Греции (в переводе с греческого «школа» — «досуг»), ученики приходили к тому учителю, который был действительно достоин. Главное — начать!

Если бы я только знал, что ждёт меня впереди…

Моя первая школа

Устроиться учителем оказалось очень легко. Прихожу в местный комитет образования, спрашиваю: «Учителей берёте?» Отвечают: «Берём!» И вот я уже еду на новое место работы с моим новым директором. Директор — пожилой мужик, бывший военный, подполковник, служил в Чечне. Он в меру суровый и в меру интеллигентный. Мы быстро нашли общий язык: он ставит боевую задачу, я — выполняю.

Школа оказалась в бывшем совхозе, в пятнадцати километрах от моего посёлка, если ехать вокруг — так все двадцать пять. Населения в деревне — 300 человек. Школа представляет собой типичное здание из эпохи семидесятых, просторные классы, большие окна. «Вот эти-то окна и есть наша беда, — говорит директор. — Зимой очень холодно, сидим в одежде…»

В этот же день я познакомился с теперь уже бывшей учительницей истории. Совсем пожилая женщина, семьдесят с лишним лет, ходит с трудом. Она смотрит на меня как на нового ученика и откровенно меня жалеет: «Как же это вас к нам занесло?» Я не знаю, что ответить. Пытаюсь объяснить про безсмысленное существование в городе, про экологию, про зов земли, про пагубность денег… Всё это впустую. Принимаю от неё дела и помещение класса. Жду первое сентября.

Первое сентября

Стою на торжественной линейке. Во мне целая буря чувств и воспоминаний. Трудно всё это описать. Я вдруг вернулся в своё детство, в своё первое «1 сентября». Родители, учителя, ученики, цветы, банты, советские песни о школе, вступительное слово директора, напутствие учителей, первый звонок…

Вот только ребят на всю школу всего двадцать восемь…

Мой класс

Как объявили мне на педсовете, я ещё и классный руководитель в десятом классе. Вот это новость! Что же мне с ними делать?

«Не волнуйтесь, — успокаивают меня, — их там не много — всего один, вернее, одна девочка, Оля». У меня нет слов…

Ольга оказалась серьёзной девушкой. Она решила не бросать школу и после девятого остаться. Мне легко с ней работать, она старается, учится хорошо, активно поддерживает школьную жизнь, хотя ей это и не особо надо.

Школьная жизнь

Когда я сам учился в школе, в моём классе было тридцать пять человек, а тут вся школа и того меньше. Ребята все разные. Каждый из них для меня — целая вселенная. Я для них — чудо природы.

«Почему вы уехали из Москвы, Владимир Семёнович?» — спрашивают они меня без всякого страха. Что я могу им сказать?

— Там нельзя жить, — отвечаю.

— Почему? Ведь все туда едут, там вся работа, там жизнь, — говорят они.

— Это не так, ребята. Там можно только работать.

— А зачем ещё жить?

Я не знаю, что им сказать. У меня такое ощущение, что они знают жизнь лучше меня. И весь мой жизненный опыт вдруг куда-то делся. И вся моя уверенность в себе постепенно тает. «Да! — думаю. — Хорошо, что я крепкий мужик. Будь на моём месте девочка из института, её бы тут съели…»

С первых же дней меня стали испытывать на прочность. И дети здесь ни при чём, сама жизнь решила проверить меня.

Начну по порядку.

Раннее утро, я в школе (автобус приходит очень рано). Смотрю в окно и не верю своим глазам. Я вижу великолепный восход солнца, совсем близко стоит еловый лес, во дворе школы пасётся телёнок, я слышу пение петухов и лай собак. И всё это в школьном окне. Мысли мои далеко, я уже где-то в этом чудесном лесу. Вдруг, слышу, кто-то идёт по коридору. В класс зашёл мальчик из третьего класса. «Здрасьте! Я тут с вами посижу?» — спрашивает. «Посиди, — говорю. — А ты что дома не спишь, до звонка ещё два часа». Он мне отвечает: «Дома делать нечего, все уже на работе, дома скучно…» У меня опять нет слов.

Вот я уже какое-то время отработал. Начинаю узнавать учеников. Изучать их жизнь.

«Зачем нам история, Владимир Семёнович?» — снова спрашивают меня ребята. «Как зачем?! — искренне удивляюсь я. И продолжаю многозначительно: — Зная своё прошлое, мы не совершим ошибок в будущем».

— Это всё ерунда, — говорит один парень, Иван из восьмого класса. — Вот мой папка всю жизнь работает на комбайне, и я буду. Зачем мне ваша история?

И ведь он до боли прав. Мне нечего ему ответить. Та история, которую запихнули в школьную программу, действительно для жизни не нужна. И если я это понимаю, как я вообще могу преподавать?..

Снова звенит звонок на урок. Передо мной половина девятого класса, всего две девочки. «А где же ваши ребята?» — спрашиваю я. Ответ меня обескуражил.

— Они коров сегодня пасут, их очередь.

— А как же школа?

— Придут через неделю, у нас коров пасут по неделям. Вы им только, Владимир Семёнович, прогул не ставьте. У нас тут в школе прогул за коров не ставят.

В моём сознании революция! Коровы важнее школы?! А что такого? Ведь и правда, коровы — это молоко, деньги, какая-то, но жизнь. А школа? Ну что для них школа? Они снова правы…

Наконец прошла неделя, пастухи вернулись в класс. Вызываю одного парня к доске, прошу прочитать абзац. Я не поверил — он читает по слогам… Мне нечему его на­учить. Я буду учить его читать.

Урок в пятом классе — всего две ученицы. Кристина не готова к уроку, ставить двойку я не хочу. Спрашиваю классную руководительницу, как живёт Кристина. «Вы не судите строго, Владимир Семёнович. Кристина приходит домой и готовит обед и ужин на всю семью. Потом стирает, убирается, времени на уроки не остаётся». Я снова молчу.

Шестой класс. Ученик Андрей, или, как все его зовут, — Андрюша. Он ходит на уроки как к себе домой. У него нет ни тетрадей, ни учебников, ни ручек. Сначала я думал, что он издевается над всеми, а потом понял: этот парнишка вообще не понимает, зачем нужна школа. Но есть и другая сторона у этого Андрюши. Всё лето он работает вместе с отцом, по полсмены водит комбайн, может починить любую неисправность в комбайне, а всю зиму содержит полсотни кроликов и зарабатывает не хуже отца.

Вот так и живут мои ученики. Уже со школы их жизнь ничем не отличается от взрослой жизни. Они работают на току, пасут коров, ходят за скотиной, ведут хозяйство. И всё бы ничего, если бы эта взрослая жизнь была светлой и радостной. Но это не так…

Я принимаю бой…

Какие беды могут быть в школе? Плохая успеваемость, дисциплина, ну, может, драка какая или окно высадят. Всё это работа учителя, всё это не беда. Сельское школа — совсем другое дело. В ней, как в зеркале, отражена вся наша действительность, все беды нашего народа. С каждым днём я понимаю это всё сильнее, с каждым уроком я становлюсь частью этой жизни, с каждым звонком я начинаю бой за свой народ.

Деньги. Будь они прокляты! Как бы мы жили без денег? Жили бы и всё! Как-то раз я спросил ребят: «Кто останется жить в родной деревне после школы?» Ответ был очевиден — никто. И всё из-за денег. Тогда иду дальше: «А зачем вам деньги? Ну что вы купите?» Тут все наперебой кричат про квартиры, машины и красивую жизнь. И вот пока этим ядовитым мифом будут травить сознание молодёжи, нам нечего от них требовать. Они хотят лучшего… Как с этим бороться? Я не знаю, вернее, не знал. Но жизнь — она ведь тоже школа. Как только я устроился работать, новость обо мне разнес­лась по всей деревне. Ко мне по­шли ходоки, несли свою поломанную бытовую технику. Я чинил. Чинил просто так, очень хотелось помочь. А когда вставал вопрос об оплате, я просто отказывался. Это долго продолжаться не могло, и местные сами вышли из положения. Со мной стали расплачиваться дарами сельской жизни: молоком, яйцами, овощами, соленьями, вареньями, мёдом, сыром и т. д. Каждый старался отдать мне самое лучшее, не дай Бог меня обидеть. Сначала мои ребята смеялись, ведь у них этого добра сколько хочешь. Но когда я рассказал им про то, сколько это стоит в Москве, они удивились. «Почему так дорого?» — не понимали они. Я радовался и отвечал: «Ребята, это ведь всё настоящее, это всё от земли, это безценно!» И меня зауважали, я почувствовал это…

Пьянство. Алкоголь — это масло, которое подливают в пламя проблем… Как же это объяснить тем, для кого пьянство — это «по-русски»? Моих ребят пьянство окружает с самого детства. Идёшь утром в школу, а у палатки и на дороге уже валяются мужики. Вечером старшая молодёжь напивается до немоты. Матери-одиночки топят горе в стакане. Быть пьяным для них — значит быть взрослым. Но это очередная ложь нашей действительности. Я много говорил с учениками об этом, но понимания не мог добиться.

И вот однажды судьба снова мне помогла. Я стоял на остановке и ждал автобус. Мои старшие ученики пошли меня проводить, к тому времени у нас уже были дружеские отношения. К нам подошли трое мужиков, они еле стояли на ногах. Моим ребятам было неудобно за них, а ещё ребята боялись за меня, всякое могло быть. Мужики разогнали ребят и обступили меня. «Ты кто такой?» — начал один, тон его был угрожающий. «Учитель», — спокойно сказал я. «Пойдём выпьем», — продолжал мужик. Наступила пауза, ребята мои испугались, отказаться — значит нарваться на драку. «Нет!» — уверенно отказал я. «Чё, не можешь себе позволить?» — засмеялись мужики. «Я могу себе позволить не пить. А ты можешь?» — также в шутку сказал я. Тут смех прекратился, и я приготовился к драке. «Молодец…» — как-то грустно сказал один из мужиков. И они все у­шли. Ребята не могли поверить, что вот так всё закончилось. Я сам не мог поверить. Я и сейчас не верю. Но об этом случае говорят до сих пор, а многие мои ребята не пьют.

Мат. Когда я слышу мат, мою душу разрывают на клочья. И сколько бы я ни работал на заводе, каждый раз слыша мат от мужиков, я ёжился, так и не привык. Как же рвётся душа ребёнка, когда при нём говорят матом, когда он сам говорит матом? «С этим вам не справиться, Владимир Семёнович! — заявили мне учителя. — Они так разговаривают с рождения, так говорят в их семьях». Первое время я вздрагивал, когда слышал мат от учеников на моих уроках и переменах. «Мат — это по-русски!» — заявили мне ребята. Этого так оставлять нельзя. Я потратил целую неделю на то, чтобы каждый раз, слыша мат, объяснять ученикам, что всё это не русские слова, все эти слова имеют татарские и монгольские корни. В итоге того, кто ругается матом, стали дразнить «татарином», и ситуация немного переломилась. Конечно, я не справился с этим до конца и, может, не справлюсь. Но теперь каждый раз, когда у кого-нибудь из ребят вырвется чёрное слово при мне, они извиняются. Я горжусь ими!

Жестокость. Это всё от безысходности. Когда дети не умеют любить, они учатся ненавидеть. У них другое восприятие, я не могу их судить. Для них животные — мясо, лес — дрова, трава — сено, земля — пахота. Для меня животные — братья, лес — родной дом, деревья и травы — учителя, земля — ладонь Бога. Чему я могу их научить? У меня нет ответа. Весной я договорился с директором, и мне разрешили проводить уроки на улице. Я говорил с ребятами о травах, деревьях, грибах, небе, реке, жизни. Они шли домой счастливые, с полными карманами трав, наперебой рассказывая друг другу, какая трава для чего. Я смотрел им вслед и был счастлив за них. Я и сейчас счастлив…

Турник

Спорт — это движение. Движение — это жизнь. Но спорт я признаю только для саморазвития. Любой соревновательный спорт похож на войну. Мне не нужна война.

Во дворе школы я обнаружил старые советские турники, ржавые и кривые. Когда-то советская школа нуждалась в спорте, стране нужны были здоровые солдаты. Сейчас всё не так. Я стал ходить на турник во время обеда, просто подтягивался, отжимался. На меня смотрели как на умалишённого. «Владимир Семёнович, вы же историк, зачем вам это?» — возмущались учителя. Я делал глупый вид и говорил: «В здоровом теле здоровый дух!» А что я ещё мог сказать?

Но вот однажды ко мне подошли мои пацаны. И с этого момента всё изменилось. Через год турники сияли на солнце, отполированные нашими ладонями. Мои ребята научились делать основные гимнастические упражнения, поздоровели, похудели, бросили курить, ездили на дружескую встречу спортсменов в соседнюю деревню. Я горжусь ими! Вся деревня гордится!

И я благодарен пацанам за это. Я учился вместе с ними. Я падал с турника, преодолевал себя, я сам поздоровел и стал выносливее. И всё это вместе с ними. Старшие помогают заниматься младшим, никто не унижает другого, каждый старается добиваться победы для себя, чтобы стать сильнее. Когда мои ребята выбираются в посёлок, на спортплощадке вокруг них собирается толпа.

Пить и курить — это уже глупо. Теперь круто ходить на турник.

Кто я?

Я — сельский учитель! Неужели это я? «Семёныч, здорово! — кричат мне из проезжающего трактора. — За грибами завтра поедешь?» И я киваю в ответ. «Здравствуйте, Владимир Семёнович!» — приветствуют меня ученики, где бы я их ни  встретил. И я машу им рукой. «Это наш учитель», — говорят друг другу старушки на скамейке, когда я прохожу мимо. «Владимир Семёнович, на турник сегодня идём?» — спрашивают меня пацаны. И я, конечно, соглашаюсь. «Эй, учитель, садись, подвезу!» — слышу я из остановившейся машины, когда иду домой пешком. И я сажусь…

Я — сельский учитель…

Владимир Заокский. п. Одоев, Тульская обл. v.zaoksky@mail.ru