Десять лет назад, когда я была молодой мамой одного мальчика Саши, мне казалось, что я знаю о детском воспитании всё. А именно, что мой ребёнок является примером полнейшего родительского педагогического провала и моя материнская карьера, едва начавшись, пришла к безславному концу. Сашенька рос неуправляемым, буйным и до средней школы вообще не показывал никаких художественных склонностей или талантов. Я делала всё, что могла, чтобы развить его интеллект с пелёнок: назубок знала методики Монтессори, Зайцева, Домана, Никитиных, покупала журналы со статьями о детской психологии, шила для малыша игрушки в виде тряпичных букв, набитых гречкой, ставила классическую музыку и показывала альбомы с картинами эпохи Ренессанса.
Но, ещё не научившись стоять на ногах, мой первенец превратился в тирана, своим ором и безкомпромиссностью терроризировал всю семью. Он орал в гостях, во всех людных местах и не слушался везде, где мы бывали. Дома он вывел из строя всю бытовую технику, до какой мог добраться, и даже развинтил офисное кресло! За полтора года как-то наловчившись обращаться с ним, я прониклась скепсисом по отношению ко многим методикам развития детского интеллекта и твёрдо решила, что придуманы они а) для девочек и б) для достойных родителей, а не для таких тряпок, как я.
Когда я была мамой только одного мальчика Саши, мне казалось, что знаю о детском здоровье всё. Саша, которому уже сейчас одиннадцать, не болеет. Никогда. Едва у малыша зажил пупок, стала выкладывать его, голого, в одной распашонке, на одеяльце, расстеленное прямо на полу. Малыш рос и развивался без шапочек и носочков, получал в неограниченных количествах грудное молоко, спал вместе с родителями до двух лет и был возим на море, в палаточный лагерь с песком и «антисанитарией» с шести месяцев. Его пелёнки никогда не гладились, а посуда не стерилизовалась. Потому, когда знакомые мамы жаловались, что их дети болеют, у меня было моё собственное твёрдое мнение на этот счёт: а сами виноваты. Кутать не нужно было. И грудью кормить хотя бы года полтора.
Потом у меня родилась девочка Катя. Если бы Катя оказалась первым и единственным моим ребёнком, то я бы однозначно примкнула к тем мамам, которые, стоя в сторонке со своим опрятным послушным малышом и наблюдая за чужой безобразной истерикой, сказали бы: «Вот моя девочка никогда бы себе такого не позволила!», и поставила бы себе честный жирный плюс. Катя с самых первых дней спала в своей отдельной кроватке, в другой комнате (что-то немыслимое в контексте младенца Саши) и могла часами лежать там, рассматривая подвешенные вдоль бортика игрушки, пока мы с её старшим братом благополучно занимались на ковре рядом. За первые Катины два месяца мы исколесили всю Киевскую и частично Черниговскую области. Без проблем останавливались в придорожных кафе, я даже возила Катю с собой в институт и библиотеку!
Но в три месяца случилось нечто ужасное: у дочки поднялась температура, и она начала кашлять! Я была уверена, что такого не бывает, что это не из моей реальности — давать ребёнку какие-то лекарства, водить к врачу… Мне казалось, что просто нужно меньше паники, больше грудного молока, поносить на ручках — и всё пройдёт. Именно это я без тени сомнения советовала другим мамам, у которых болели дети. Я была уверена, что это не дети болеют, а их мамам нечем заняться. Врач, прописавшая нам антибиотики (ан-ти-би-о-ти-ки? Да никогда в жизни!), сказала твёрдо, так, что даже я послушалась: «Вам нужно ложиться в больницу. Немедленно. В любой момент у девочки может развиться пневмония». Две недели мы провели в больнице, получая уколы и всевозможное лечение. Я стала осторожнее. Дочка болеет в среднем раз в три месяца — любой вирус, летящий по воздуху, словно прельщается кроткой безпомощностью нежной, хрупкой белокурой девочки, и Катюша заболевает. Благодаря Катюше я научилась «читать» анализы крови и мочи, делать жаропонижающие уколы и разводить порошковый антибиотик для инъекций. Нас хорошо знают, как минимум, в трёх больницах города. Почему? Что я делала не так? Ответа на этот вопрос я так и не получила.
У меня два совершенно разных ребёнка, рождённых от одинаковых родителей, употребляющих одинаковую пищу, живущих в одной комнате, — и потрясающе, невообразимо разных! Немыслимые, невозможные для Саши вещи его сестра делает с лёгкостью, словно никто её этому и не учил. В то же время Сашина собранность, методичность, ответственность чужды «летающей в облаках» Катюше. Наша старшая девочка почти не ходила в садик и могла часами сидеть, складывая пазлы (Саша до определённого возраста эти пазлы ел), и рисовала потрясающие картинки. Слушала книжки, которые я могла читать ей с утра до вечера. А позже как будто сама, без чьей-либо помощи, научилась читать и писать.
Первые Сашины полгода в школе были суровым испытанием! Из детского сада моего первенца выпустили с рекомендацией «индивидуального обучения», и, откровенно говоря, в семь лет он был совершенно не готов к школе. По инерции я продолжала несколько лет считать себя матерью-неудачницей и всячески оправдывалась перед учительницей, но в пятом классе выяснилось, что у Саши очень всё хорошо складывается с математикой. Более того, он начал читать толстые романы из «Библиотеки приключений» и детскую классику, а также рисовать хитрые инженерные чертежи и топографические карты. Мне очень хотелось отдать сына в какой-то кружок, но он нигде не приживался, пока мы не дошли до каратэ. За четыре года Саша достиг немалых успехов, заработав «синий» пояс и кубики на животе. Сын подрос, посолиднел и стал настоящей опорой в семье — ответственный, собранный, способный помыть посуду, приготовить для всех вкусный завтрак, поменять колесо машины и сделать массу других полезных вещей. И главное — он очень добрый и отзывчивый.
Когда Саша учился в первом классе, у меня родились Евфросиния с Никитой. Разные, как день и ночь, они не то что не походили на старших брата и сестру, а вообще на близких родственников! Белокурая, голубоглазая, с носиком-кнопочкой Ефросиша оказалась по характеру полным антиподом своей старшей сестры (нежной, легкоранимой, тихой) и на порядок спокойнее Саши в аналогичном возрасте. Если Саша «брал своё» ором, то Ефросиния придумывает более изощрённые и артистичные способы. Она бойкая, уверенная в себе и очень вредная. Она одна из всех четырёх моих детей на замечание строгим голосом пристально посмотрит в глаза и спросит: «Что такое, мама?» Глядя на Ефросинию, мне часто хочется воскликнуть: «Моя дочка никогда бы себе такого не позволила!» В то же время, когда Ефросиния начинает рисовать, у всех дух захватывает от того, насколько уверенными получаются штрихи и линии из-под её крошечных пухлых пальчиков!
Её единоутробный брат Никита, рождённый семью минутами позже, — кареглазый (единственный из всей четвёрки), скуластый, тихий, упрямый и обидчивый. Глядя на эту парочку, понимаешь, что видишь словно две половинки единого целого, дополняющие друг друга. Никита предпочитает быть «ведомым» сестрой и стоит за неё горой. В аквапарке на праздновании своего дня рождения удалось протащить четырёхлетнюю Ефросинию на взрослую «трубу», которой она не то что не испугалась, а отнеслась со сдержанным серьёзным одобрением, сказав, что «не страшно и хорошо». Никита же, снаряжённый в надувной круг со шлейками, едва-едва освоил крошечную детскую горку высотой полтора метра и наотрез отказывался исследовать более серьёзные развлечения.
Когда шайке малолетних разбойников исполнилось два года, решила отдать их в садик. Многие годы я была ярым противником всяческих дошкольных учреждений. Старший сын ходил в детский сад примерно полтора года и очень страдал, а дочка — примерно год и страдала ещё больше. Козявочкам едва стукнуло два, они только научились ходить на горшок и ещё совсем не умели сами одеваться, — и я веду их в детский сад.
Но оказалось, в природе существуют и такие дети, которым сад очень показан. Плохо управляемые, активные, скучающие дома, готовые к командной работе
Ефросиша и Никита рвались к играющим на площадке детям, возились с ними, терроризировали родителей и брата с сестрой, и у меня просто не оставалось выбора. К этому моменту я поняла, что как мама совершенно ничего не понимаю в детях и материнстве.
Когда-то я считала: чтобы ребёнок не болел, нужно его просто закаливать и не давать антибиотики «по первому чиху». Это сработало ровно с половиной моих детей!
Когда-то я думала (пусть и недолго), что истерики на улице, ор и ужасное поведение зависят от родительского воспитания. В действительности смогла воспитать лишь одного ребёнка, который никогда не кричал на улице и дома!
Когда-то я утверждала, что жёсткий режим дня и кормления — пережитки прошлого, но опыт с двойняшками показал, что если у нас не будет режима, то у этих детей не станет и мамы. Ровно в девять вечера в доме наступает отбой, а в семь утра подъём. Хотя несколько лет назад у нас все ложились, когда хотели, и просыпались тоже, когда получится. Такой уклад казался мне прогрессивным и «экологичным».
Когда-то я была уверена в том, что талант есть у каждого ребёнка и проявляется он в раннем возрасте, всё зависит от родительской настойчивости. На деле оказалось, что всё очень индивидуально и родительская настойчивость должна проявляться прежде всего в развитии у ребёнка ощущения, что его безоговорочно любят, каким бы он ни был.
Сейчас я понимаю, что, несмотря на солидный опыт, совершенно не могу ничего кому-либо советовать. Все детки разные, и получается, только мама знает наверняка, что на самом деле нужно её ребёнку и как «правильно» его лечить и воспитывать. Пожалуй, это и есть единственный совет, который могу дать без сомнения в собственной правоте.
Ольга Яценко. |
