«Россия опасна мизерностью своих потребностей», — сказал в позапрошлом веке Отто Бисмарк. Опасна она не только для врагов, но и для самой себя. Западные системы мотивации эффективного труда кое­как приживаются в крупных городах, но терпят полное фиаско за их пределами. Да и Советский Союз погиб в первую очередь из­за того, что социалистическая концепция «морального и материального поощрения ударного труда» не работала.

В российской провинции большинство составляют люди, которых работать не заставят ни деньги, ни власть, ни слава, потому что они им не нужны. А что нужно? Ответ на этот вопрос корреспондент «Эксперта» получил в беседе с Валерием Кустовым — генеральным директором компании ЭФКО, которая производит продукцию под известными торговыми марками «Слобода» и Altero. Разговор наш состоялся в его кабинете на мас­ложировом заводе в городе Алексеевке Белгородской области.

Неопределённо-­мечтательная мотивация

— Когда я увидел результаты социологического исследования местного населения, моё состояние было близко к истерике, — рассказывает Валерий Кустов. — Оказалось, что материальных потребностей у этих людей нет, эмоциональных тоже. То есть мотивировать их нечем. Каждый второй сказал, что ему не нужен туалет в доме. 28% не видят необходимости в душе, 35% — в легковом автомобиле. 60% ответили, что не стали бы расширять своё личное подсобное хозяйство, даже если бы представилась такая возможность. 60% открыто признались, что не считают воровство зазорным, а сколько ещё просто постес­нялись об этом сказать! При этом значительное число «неворующих» отметили, что им просто нечего красть.

Оказалось, что нет и лидеров, с которыми мы могли бы начать работу. Мы были убиты. Ни одной модели стандартного или нестандарт­ного решения на тот момент мы не видели.

— А зачем вам понадобились мотивированные крестьяне?

— Для развития нашего мас­ложирового производства нужны были собственные с/х ресурсы. После развала колхозов каждый сельский житель получил земельный пай — 5–7 га земли, обрабатывать которые у него возможности не было. Мы арендовали
114 га. Материальные ресурсы, семена, удобрения, технику мы имели, но сами всю эту землю обработать, понятно, не могли. Поэтому нужно было пробудить у сельских жителей желание работать и энтузиазм.

— Что вы им предложили?

— Безпроцентные ссуды, акции, власть, доход, возможность самореализации.

— И они отказались?

— В общем, да. Просто работа не пошла. На сельской территории у крестьян существует много проблем, и они заставили обратить на себя внимание.

Мы пригласили группу мос­ковских социологов для проведения исследования, автором и научным руководителем которого стал доктор философских наук, профессор Высшей школы экономики Азер Эфендиев.

Оказалось, что в среднем каж­дая девятая-десятая опрошенная семья живёт на уровне нищеты,  59% просто бедны. То есть уровень жизни 70% опрошенных сельских семей оказался неудовлетворительным.

При этом преобладающая в среде мотивация — неопределённо-мечтательная. На вопрос, стремятся ли они к достижению более высокого уровня жизни, осуществляют ли для этого необходимые усилия, каждый второй выбрал ответ: «Мечтаем, надеемся, что как-нибудь положение улучшится». Смирение с нынешним положением и покорность высказала треть опрошенных. И только каждый пятый имеет в каком-то виде достиженческую мотивацию, стремление за счёт дополнительных серьёзных усилий улучшить свою жизнь.

Итак, вырисовалась катастрофическая мотивационная ситуация: пассивность, мечтательность, минимизация потребностей и, соответственно, усилий, просто лень.

— Кто больше мотивирован: «зажиточные» или бедные?

— Конечно, «зажиточные» больше. Уклонение от активности развито тем сильнее, чем беднее живёт человек. И это, собственно, объясняет, почему он недоедает.

Вообще крестьяне склонны снимать с себя ответственность за свою жизнь. Абсолютное большинство считает, что их личное благосостояние зависит от того, как развивается общество в целом. К противоположному мнению («в конечном итоге всё зависит от самого человека») склонились 22% — в три раза меньше. 50% согласились, что они «такие, какими их сделала жизнь». И только треть ссылается на собственный выбор.

— С чем социологи связывают такую пассивность?

— Этому много причин, и далеко не все понятны. Одна из них — в течение веков самые предприимчивые и расторопные уезжали в города, а в деревнях оставались те, кто вообще не любит перемен. И поэтому последние десять лет для крестьян — просто мука. Нынешние жители села испытывают мучительный стресс даже тогда, когда председателя колхоза переименовывают в генерального директора или произносятся слова вроде «акции» или «АО».

Для крестьян важнее всего их микрогруппа, очень узкий круг людей, где они могут быть полностью открыты. Ведь они не просто открывают душу и чувствуют. Им нужно понять: кто ты по отношению к нему, чего от тебя ждать.

Эмпатия — ключевое слово

— Отчаявшись найти решение, мы позвали в Белгородскую область группу психологов во главе с профессором Николаем Конюховым. Они провели огромный объём работы — в общей сложности каждый крестьянин ответил на полторы тысячи вопросов.

— И каков результат этой грандиозной работы?

— Мы нашли точку опоры или, точнее, почву, на которой можно построить всю систему мотивации.

Оказалось, что единственно значимыми вещами для крестьян являются мнение окружающих людей и искренность. Общественное мнение значимо настолько, что крестьяне не хотят об этом говорить с исследователями.

И искренность, открытость. У них уровень эмпатии по сравнению с представителями других культур выше на несколько порядков.

Эмпатия — это эмоционально-чувственное восприятие. Психологи условно разделили всех жителей России на две культуры — рационально-достиженческую, представители которой живут чаще всего в городах, и эмпатичную — жителей периферии. Они отличаются друг от друга как небо и земля.

— То есть они верят только в то, что видят или пощупают? Почему?

— Эти каналы защищают их от иллюзий. За плечами этих людей очень трудная жизнь, и они знают, что самое опасное — это привнесённые системы ценностей и идей, которые нельзя пощупать и проверить. Их жизненный опыт говорит одно: если кто тебе и поможет в трудную минуту, так это сосед, и всё. И больше никто.

— Тот самый сосед Вася? И поэтому для них так важно мнение соседей, односельчан?

— Да. В ходе опроса моделировались ситуации, когда селянам надо было принять решение самостоятельно. Они тотчас от него отказывались, если оно не совпадало с мнением большинства. Для них значим человек, с которым они постоянно взаимодействуют. Их история привела к тому, чтобы не книжки читать по психологии, а изучать человека через собственное эмоционально-чувственное восприятие.

— То есть они сами хорошие психологи?

— Очень. Когда наши психологи проводили интервью, им очень важно было соблюдать роли ведущего и ведомого. Опытные специалисты пытались создать эмоциональный контакт и почувствовать то же самое, что и собеседник, — в этом состоит их профессионализм. Так вот, многие из этих психологов говорили, что уже на третьей минуте разговора они были не ведущими, а ведомыми. Им отвечали не то, что думает крестьянин, а то, что опрашивающий хочет услышать. Как бы они ни пытались построить свою защиту, эти, казалось бы, необразованные, в фуфайках, люди их просчитывали быстрее. Уровень подстройки у них выше, чем у дипломированных психологов. Это и понятно. Когда внутреннее восприятие человека является основанием для выживания, безусловно, этот канал развивается.

Поэтому эти люди очень быстро эмоционально устают. Тогда у них наступает ощущение пустоты, которого они очень боятся, а с ним и эмоциональное перенапряжение. А это уже мордобой, водка и всё остальное. Поэтому они очень берегут свою эмоциональную целостность, они аккуратны в коммуникациях.

— Аккуратны в коммуникациях? Вы же говорили, они открыты, искренни?

— Для крестьян важнее всего их микрогруппа, очень узкий круг людей, где они могут быть полностью открыты. Ведь они не просто открывают душу и чувствуют. Им нужно понять: кто ты по отношению к нему, чего от тебя ждать. Вопрос прогнозируемости для сельского жителя — не желание и не научный интерес, а объективная потребность, обеспечивающая существование его самого, детей, рода. Крестьяне знают, что человек, который рядом, — единственное, на что можно опереться в трудную минуту, ничего другого нет. И поэтому при коммуникации у него тратится огромное количество эмоциональной энергии. И вне пределов микрогруппы селянин в контактах аккуратен.

— Ваша компания, видимо, в его микрогруппу не входит?

— Если бы только это, строить мотивации было бы намного легче. Там есть ещё одна радость — двойной зажим Блейера. Это психологическое явление, когда в человеке одновременно уживаются противоречивые чувства и для него характерно это состояние напряжения, колебания. И если сегодня сельские жители относятся к ЭФКО хорошо, то завтра всё может враз измениться без всякой видимой причины.

— Если они относятся к вам хорошо, то на самом деле для вас это плохо?

— Да. Вся история им говорит, что не бывает добра и зла, это две стороны одного и того же. Быть передовиком — хорошо, тебе дадут флажок, деньги даже, но у тебя будут мозоли, и ты посадишь здоровье. Для них нет ничего одно­значного, всё имеет две стороны. Чем сильнее их пытаешься в чём-то убедить, сформировать эмоциональный центр в одной плоскости, тем быстрее в противоположной плоскости у них сам собой формируется другой центр.

Вот, казалось бы, пришли мы, инвесторы, — какое счастье! Мы даём им ссуды, строим больницы, школы. Вы думаете, у них всплеск позитивных эмоций?

— Нет?

— Хорошо, что к этому времени мы уже многое знали. Мы не хвалили себя, а говорили, что пришли помочь, но безплатных пряников не бывает. Чтобы добиться симпатии крестьянина, мы должны преподносить две противоположности, чтобы эмоциональный центр смещался совсем незаметно. Мы говорим, что приносим им и что-то хорошее, и что-то плохое, но хорошего немного больше.

— О чём плохом, что приходит с вами, вы сообщаете?

— Мы сообщаем, что забираем у них власть, контрольный пакет акций теперь у нас. Но крестьяне получают школы, больницы, корма, технику. И они делают выбор.

Правила и информация

— Для крестьян важнее всего общественное мнение, а оно легитимизировало кражу. Наверное, вам очень трудно бороться с воровством?

— В том-то и дело. Воруют они колхозное имущество, а ведь в деревнях двери до сих пор не закрывают. У своего соседа по микросреде красть они не будут, потому что сосед — это единственное, на что можно опереться в трудную минуту. И сосед это знает. Если станет известно, что Вася украл у соседа, Вася станет изгоем. А хуже этого для него нет, потому что система межличностной зависимости для него по эмоциональной значимости находится на уровне жизни и смерти. Мы этим и пользуемся.

Мы попытались создать такую форму социально-экономических отношений, при которой человек был бы включён в коллектив. Я, крестьянин, должен получать деньги, которые обеспечивают нормальное существование. Как только я начинаю плохо работать, от этого становится хуже всем. А это уже фактор, на несколько порядков лучше обеспечивающий мою эффективность, чем деньги. Для соседа Васи важны не деньги, а то, что я не делаю так, чтобы ему было хорошо. И я знаю, что, если я не делаю ему хорошо, он возьмёт шило и поправит меня в нужную сторону. Это система индивидуализма и взаимозависимости, сдержек и противовесов.

— Неужели теперь всё держится на взаимном контроле крестьян?

— Практически да. А по-другому всё равно не получится. Крестьяне — это целое. Попытка совершить в отношении одного негативную санкцию приводит к свёртыванию среды. Они воспринимают нас как врага, сплачиваются и воюют с нами, а про то, чтобы со своими разобраться, в пылу забывают.

Существующая теперь система почти исключает наше вмешательство. Она держится на двух вещах: правилах и информации. Мы предложили правила, механизм формирования санкций, их принятие и отошли. Не мы обеспечиваем их выполнение, а информация.

— Как?

— Издаётся, например, внут­ренняя газета. В ней мы теперь напишем, что тракторист, его фамилия, имя, отчество, из такого-то колхоза поехал на тракторе домой обедать, израсходовал горючее на такую сумму. Доходность уменьшилась, значит, все получат меньше. Это достаточно для того, чтобы крестьяне бросились выяс­нять, а Вася в дальнейшем ответственно поступал.

Ещё социологи нам сказали, что нужно обратить особое внимание на коллективизм. В стране, где он формировался столетиями, а индивидуализм рассматривался как одно из самых непростительных качеств человека, не может быстро выработаться устойчиво позитивная индивидуальная мотивация. В российской культуре ещё не сложился и ещё не известно, сложится ли, приоритет личной инициативы и активности.

— И эта форма сотрудничества оправдывает себя?

— Многие элементы этой конструкции работают, и работают прекрасно. Можно съездить в какое-нибудь хозяйство и посмот­реть: не герои труда, не передовики, не выпускники Высшей школы экономики, а обыкновенные скотники, доярки, механизаторы в пределах своей фермы знают объём реализации продукции, структуру затрат, алгоритм формирования личной доходности.

Кое-что пока не совсем нам понятно. Но главное — крестьянин должен осознать себя не хозяином, нет, а частью этой жизни. Частью, которая взяла на себя ответственность. Наша задача — сформировать в психике каждого жителя чувство принадлежности к территории. Это у нас получается. Поэтому уровень хаоса на наших территориях уменьшается с достаточно большой динамикой.

http://leanoffice.ru/mancult/changecorpcult.html