Галинка прижалась щекой к железным перилам старого крыльца. Всё аккуратно оттягивала вниз платьице, оправляла его. Нервно кусала щеки, отчего её довольно миленькое личико перекашивалось и становилось почти некрасивым. Елена Степановна постоянно одергивает её, но Галинка, когда сильно волнуется, совсем об этом забывает.

Галинка знает, что сегодня приедут не за ней. Приедут забирать Мишку. Его уже месяц назад выбрали, она и тогда выходила на крыльцо. Хотела, чтобы её первую увидели. Старенькие, лет уже тридцати, дяденька с тетёнькой прошли мимо неё и улыбнулись. Ей!!! Они ей сразу понравились, да и она им тоже, она это сразу поняла. Но выбрали они Мишку. Елена Степановна сказала, чтобы она не расстраивалась, они вообще девочек не смотрели, они мальчика хотели взять. И её когда-нибудь возьмут. Галинка знала, что возьмут. Возраст у неё сейчас самый ходовой, как говорили воспитательницы, — четыре года. А Мишке повезло. И сегодня она снова вышла на крыльцо не для того, чтобы его родителей себе переманить, а просто... Может, они ещё и девочку захотят взять, она ведь им так понравилась! Чего им стоит-то?

— Галь, ну хватит, ну не плачь! Ну, так получилось, ну ещё кто-нибудь будет!

— Она знала, знала! Она что, мне назло, да? А говорит ещё, что любит!

— Галь, она сама сейчас из-за тебя плачет, ну не надо! Она говорит, они по стандартным признакам смотрели, только светленьких, чтоб на них похожа была. А Маринка, сама знаешь, как одуванчик, они её как увидели, так сразу и уцепились...

— А вдруг они бы меня выбрали, ну какая им разница? А она меня специально на это дурацкое море увезла, а я, как дура, радовалась... Школу ещё пропустила…

— Елена Степановна говорит, что ты переживаешь всегда очень, а здесь шансов совсем не было. Она говорит — ты, как галчонок, чёрненькая, а им беленькую надо было, они только об этом по телефону и спрашивали. Она хотела, чтобы ты не волновалась. Она говорит, всё ещё у тебя будет, родителей тебе найдут. Ты только жди, Галь, жди...

Галя ещё повсхлипывала немножко, заправила за оттопыренные ушки мокрую от слёз прядь волос и вздохнула:

— Хорошо тебе, Верчик!.. У тебя мама есть!..

— Да... — конопатая мордашка Веры расплылась в счастливой улыбке, — а хочешь, я тебе в следующий раз половину подарка отдам?

— А если это опять медведь будет?

— Ну, тогда он у нас по очереди жить будет. Хочешь?

— Хочу!!!

Мама Веры приезжала к ней часто — каждый день рожденья — и каждый раз привозила подарок. Вера стала жить в детском доме, когда ей было пять лет. Она тогда всё время плакала и просилась к маме, но к маме её почему-то не отпускали. И вот с тех пор у неё было уже целых три маминых подарка: пакетик из-под конфет, которые Вера по ночам ела почти целый год, резиновый мячик, который прыгает высоко-высоко, если его обо что-нибудь ударить, и розовый медвежонок. Вере все-все завидовали.

— Коленька, садись сюда, давай я тебя причешу немножко, так хорошо?

— Да, да, замечательно! Как, ты говоришь, тебя зовут?

— Галина.

— Спасибо, Галина, ты замечательная помощница... Отойди, пожалуйста, в сторонку, а то мы сейчас снимать будем.

Галя понаблюдала немного, как журналисты суетятся вокруг маленького Коли, вздохнула и отправилась в кабинет директора.

— Елена Степановна, когда для меня видеокарту сделают? Вы же обещали!

Елена Степановна устало потёрла лоб. Глубоко вздохнула.

— Галь, я не хочу её делать...

— Почему?!! — глаза девочки засверкали, как два уголька.

— Галь, ты уже почти взрослая, посмотри, никто из девочек уже даже и не заговаривает о родителях, а ты...

— Что я? Я Вас сколько лет умоляла, а Вы только обещаете! А сейчас у меня, между прочим, самый сложный возраст! Я не знаю, как борщ варить! Я краситься не умею! Я с мальчиками боюсь целоваться! Кто мне скажет, хороший у меня жених или нет? Кто?!!

— Я тебе скажу.

Елена Степановна прямо посмотрела в глаза своей воспитаннице. Ещё раз вздохнула.

— Понимаешь... В таком возрасте уже не усыновляют с добрыми намерениями... Ты через два года школу закончишь, а через три замуж выйдешь. Сама подумай: если родители ребёнка хотят себе взять, то им подольше и понянчиться с ним хочется. Бывает, что вместе с младшими братьями-сёстрами и старших усыновляют, но редко. А у тебя ведь их и нет...

— А... а с какими тогда меня усыновить, то есть удочерить могут?

— Ну... всякие случаи бывают... Чтобы пособие на тебя от государства получить, чтобы с кредитами расплатиться легче было... Не хочу я для тебя такого, и не обижайся...

Видеокарту на Галину всё-таки сделали. Запустили в Интернет. Каждый день она проверяла обращения. За два года было три просмотра. Но никто даже не позвонил...

Галина Александровна, уперевшись руками о подоконник, смотрела в сад. Вылизанный до блеска, он красовался перед ней прямыми дорожками и аккуратными альпийскими горками. Хотя ей больше по душе были растрёпанные заросли орешника и в безпорядке растущие яблони, которые огибают узкие тропинки... Но это мечты. Такое устроить здесь никогда не разрешат. А почему? Кому любоваться-то? Хотя... может, они и правы. Безпорядок вокруг — безпорядок в душе. А им это совершенно ни к чему...

Она отошла от окна и в задумчивости смотрела на ровные ряды полок, плотно уставленных папками. Картотека занимала всю стену. Зачем-то провела морщинистой рукой по корешкам. Они в ответ жалобно зашелестели. Что скрывать, она отчаянно волновалась. Сегодня — ответственный день. Кого же он всё-таки выберет? Все хороши, и всех она любила, как родных. Она и сама не знала, кто из них ей больше по душе... Все в равных условиях, все достойны, все имеют право на счастье... Она грустно улыбнулась. Все их истории перед ней как на ладони. Она знает их чуть не с рождения, она читает их как открытую книгу. Их характеры, привычки, особенности темперамента — для неё не секрет. Именно с ней они спешат поделиться своими достижениями, ей со слезами на глазах признаются в неудачах, у неё просят совета. Она — тот, кто даёт ШАНС. А дальше... а дальше от неё ничего уже не зависит.

Галина Александровна вспомнила, как вернулась она в свой родной детский дом после училища ещё совсем молоденькой девчонкой. Вернулась уже вместе с мужем и маленькой дочкой… Вспомнила, как носилась по всем инстанциям, как придумывала проекты для телекомпаний, как писала статьи в журналы и всевозможные Интернет-издания. Неустроенная судьба ребёнка была её личной трагедией. С каждым усыновителем вела долгие беседы, пытаясь проникнуть в особенности его личности. И рассказывала, рассказывала, безконечно рассказывала о детях. Вместе с приёмными родителями пыталась предугадать, с которым из её маленьких воспитанников семья будет счастливей и крепче. Да… много воды утекло за последние пятьдесят лет, ох как много…

Дверь резко распахнулась, и в неё влетела белокурая красотка с заплаканными глазами.

— Вы... Вы... да как Вы посмели! Я... я так верила Вам! Вы... Вы... дрянь! Ненавижу! Ненавижу вас всех! — она вдруг со всей силы упала на колени и поползла к старухе, жалобно подвывая, — миленькая Галина Александровна, ну, пожалуйста, ну можно я тоже приду, ну я Вас умоляю, ну хоть один разок, ну последний, ну я Вам обещаю, я больше никогда не буду Вас об этом просить, никогда-никогда...

Галина Александровна незаметно нажала на кнопку у себя на столе. По комнате разлился нежный аромат розы и апельсина. Аэрозольное успокоительное всегда действует быстро... Тихо подошла к нервно вздрагивающему комочку. Ласково погладила по ухоженным волосам.

— Ну, ну, Светочка, успокойся, ну не надо. Я не могла тебя вызвать, я не имею права. Даже если он тебя и выберет, всё равно тебе не разрешат, ты же знаешь, порядок строгий...

— Ну я всё, всё сделаю как надо, ну у меня же почти все показатели в норме, ну я же после того раза уже пять лет жду, ну, пожалуйста, ну хотите, я любой курс пройду, ну помогите же мне!..

Галина Александровна всё так же тихо гладила её по голове:

— Ничего, ничего, всё, всё, успокойся! Ну давай, слёзки вытирай, ну всё у нас хорошо... на море поедешь, отдохнёшь, ну всё, всё...

Через полчаса Галина Александровна осталась в кабинете одна. Уже пять лет не решалась сказать она Светлане, что комиссия навсегда лишила её «права принимать участие в процедуре усыновления по причине склонности к нервным расстройствам».

В половине одиннадцатого все уже собрались в кабинете Галины Александровны. Пять пар дорогих, до трепета душевного знакомых глаз светились радостью надежды. Это те, кто подходит в данном случае по большинству пунктов. Если из них никто не будет выбран, позовут следующих. Галине Александровне как директору Российского детского дома-распределителя выделялось десять дней. По истечении этого времени право усыновления переходило в Международный фонд. Ещё раз повторила она им то, что и так все знали: несколько этапов отбора. Если на любом из них будет ясно выражена симпатия к любому из присутствующих, он сразу считается избранным, и немедленно начинается процедура оформления документов. Все согласны, все готовы принять эти условия.

Пришёл батюшка. Хором прочитали молитву. Галина Александровна давно завела такой порядок, чтобы унять общее волнение. На лицах застыли приветливо-ласковые улыбки. При любом исходе с этими улыбками надо будет уйти. Иначе в следующий раз не позовут...

В Главном Зале все выстроились в ровную шеренгу и замерли. Перед ними на высоком стульчике сидел девятимесячный малыш и хлопал огромными, как озёра, глазами. Сидел не просто малыш, сидело чудо, чудом сумевшее родиться и выжить в генетически модифицированном мире. Два дня назад он лишился родителей. В России очередь на его усыновление составляла 1 миллион 200 тысяч 591 одну семью.

Кто-то не выдержал и сдавленно всхлипнул.

Ирина Чувилина. г. Краснодар